— Откуда вы узнали обо всем этом?
— А как же фруктовые кексы? Ваша тетя присылала их каждый год, и дедушка Ральф очень любил их. Это продолжалось до тех пор, пока об этом не прознала его жена. Однажды она застала его в амбаре за позорным занятием — он пожирал фруктовый кекс, присланный как раз к очередному Рождеству. И на этом закончилась вакханалия с фруктовыми кексами. Жена дедушки Ральфа договорилась со своей приятельницей на почте, чтобы та ставила на очередной посылке штамп «адресат скончался», и каждая следующая посылка возвращалась обратно с таким штампом и нераспечатанной. Полагаю, это было незаконно, но бабушка была очень решительной женщиной. Дедушка счел, что ваша тетушка Адель отошла в лучший мир, когда кексы перестали приходить, и он горько оплакивал ее. Между нами говоря, вынужден признать, что бабушка обладала известной долей низости и коварства. Но незадолго до смерти дедушка посвятил меня во всю эту историю, рассказал о своей любви к Адели Ловетт. Он рассказывал мне, как лихо она отплясывала чарльстон и так высоко подпрыгивала, что ее чулки были хорошо видны. Они вместе удирали с танцев и тайком покуривали, двое взрослых людей, чье поведение было достойно шаловливых и непутевых подростков. Должно быть, в этом для них заключалась особая прелесть. Детство дедушки было довольно безрадостным. А уж когда он женился на бабушке, то со всеми радостями жизни было покончено раз и навсегда.
Но прежде чем умереть, он взял с меня слово, что если у меня родится дочь, я непременно назову ее Аделью. Он, собственно, настаивал на том, чтобы такое имя было дано ребенку любого пола, но, к счастью, моя Адель родилась девочкой.
— И все же это не объясняет вашего присутствия здесь.
— Ну, это объяснить несколько сложнее. Понимаете ли, я видел Саванну глазами своего дедушки как некое волшебное райское место, полное романтики и чудес, и мне захотелось убедиться в этом собственными глазами. Но одно дело сменяло другое, и мне так и не удавалось осуществить свое намерение. До сих пор.
— А как насчет вашей книги?
— Я подумывал написать роман, основанный на реальных фактах их отношений. Эта история казалась мне такой трогательной и такой печальной. Дедушка Ральф был удивительной личностью, и, похоже, ваша тетушка тоже.
— Да, думаю, и она была необычным человеком.
— Я долго вынашивал замысел книги. И вот после несчастного случая с женой взялся за это, просто чтобы сохранить рассудок. У меня не было ни стимула, ни энергии осуществить какой-нибудь другой, более серьезный проект. В моей преподавательской деятельности мне редко приходилось принимать решения. И только сейчас передо мной встал вопрос — теперь или никогда.
На деревьях щебетали птицы, люди переходили через площадь.
— Не знаю, что сказать, с чего начать, — подала я наконец голос.
— А вам ничего и не требуется говорить. Завтра я возвращаюсь в Чикаго.
— Завтра?
— Да, я должен вернуться к Адели. Она осталась там со своим дядей Майком. Я должен навести порядок и в своей преподавательской деятельности.
— Что вы преподаете?
— Хотите верьте — хотите нет, но только я сказал вам правду: немножко того, немножко другого. Ла Саль — не Гарвард, но мне это вполне подходит. В основном я преподаю теорию и историю американского кино, а несколько лет назад начал читать курс психологии, главным образом — как справиться с горем.
— И среди тех, кому вы преподаете, есть взрослые, — заметила я.
— Да, большинство из них вдовые люди, как и я. Некоторые потеряли детей. Я не могу представить, как справиться с таким несчастьем. Эта работа дает новые силы. Это окупается. Я уже готов для новой жизни.
— В Саванне?
Кристофер кивнул. Потом добавил:
— И я мог бы вернуться к прежней работе, которой занимался до того, как перешел в Ла Саль.
— Правда? И что же это за работа?
В первый раз за весь наш ленч он улыбнулся, и на щеках его обозначились ямочки. Ветер растрепал его волосы, и мне захотелось поцеловать его больше, чем кого бы то ни было за всю мою жизнь. Но я не сделала этого. Я ждала его ответа.
— Моя дорогая Николь, — сказал он со смехом. — Я служил в отделении полиции в Чикаго. Хотите удостовериться? — Кристофер протянул мне бумагу.
— Отдел убийств, — прочитала я, слишком ошеломленная всем сегодняшним днем, чтобы реагировать на это сообщение адекватно. — Значит, вы были детективом по расследованию самых тяжких преступлений?..
И тогда прямо на Оглторп-сквер он поцеловал меня.
Кристофер уезжал на следующий день. Как я ни старалась сосредоточиться на работе, как ни тверда была моя решимость показать боссам свои достоинства, мысли мои возвращались все к тому же. Завтра он уезжает, и, возможно, со стороны престранного дедушки Ральфа это было последним, но не менее жестоким для меня ударом.
Не было ничего особенно жестокого в поведении Кристофера по отношению ко мне. В его стремительном ухаживании не было преднамеренной жестокости. Возможно, это было их семейной чертой, ну как, скажем, куриная слепота или слишком большие уши. Ловетты были неким пробным камнем для Куиннов — вот и все.
Он уезжал, а я оставалась в Саванне. Одна. И возможно, мне предстояло рекламировать по телевидению искусственно выращенный жемчуг и шелковые брючные костюмы. И то если повезет.
Отдавая дань своему здравому смыслу, я тем не менее не исключала и такой возможности, что Кристофер Куинн был всего лишь порождением моей больной фантазии. Да нет же. Он был живым, реальным человеком. Хотя, впрочем, придумать воображаемого друга, казавшегося не менее реальным, чем любой живой, было тоже недурно, но я сделала нечто гораздо худшее и разрушительное. Ведь я придумала целую романтическую историю.
И если она была реальностью, а не плодом моего воображения, то об этом, кроме меня, мог знать еще только один человек. И если между нами возникло некое романтическое притяжение, то он должен был это заметить.
Итак, Кристофер был детективом, занимавшимся раскрытием убийств.
Несмотря на свои уязвленные чувства, я улыбнулась при мысли об этом. По крайней мере хоть в чем-то я не ошиблась. Ничего удивительного не было в том, что он взял отпуск после гибели жены. Но сейчас он уже был готов приняться за прежнюю работу и идти дальше своим путем.
Когда мы расставались сегодня днем, он даже не позаботился сказать, что будет мне звонить. Как ни странно, но я не знала, где он остановился в Саванне. Как-то не было случая спросить.
Мэри Клэр передала мне радиотелефон.
— Николь Ловетт, — ответила я.
— У Бу-Бу Майерса есть самолет.
Прошла секунда, прежде чем я оказалась в силах ответить:
